Наверное, теперь мы знаем о той войне больше. Но это знание, как взгляд со стороны: в нём всё отчётливее видна стилизация, усреднённость, схематичность, порождённая нашей личной непричастностью к той эпохе. И с каждым ушедшим ветераном эта эпоха отдаляется от нас всё дальше. 

Совсем мало осталось тех, кто может оглянуться в трагическое прошлое страны, словно в свой вчерашний день. Но пока они среди нас, их воспоминания прокладывают живой мостик от сегодняшнего дня — к тем событиям, которые нам посчастливилось не видеть.

Капитуляцию фашистской Германии каждый год, особенно юбилейный, празднуют с грандиозным размахом, 9 мая проходят военные парады, запускаются в небо красочные салюты. На этом фоне наша победа на Востоке, несмотря на её всемирное значение, всегда отмечается тихо, скромно, не повсеместно, если о ней вообще вспоминают. 

В Марксе, благодаря активности Совета ветеранов и поддержке районных властей, знаковые даты военной истории не забывают. Чтобы отметить 66-ю годовщину окончания Второй мировой войны, 2 сентября в помещении Совета ветеранов собрались фронтовики.

Когда разменяешь девятый десяток, нечасто выходишь из дома. Но тут такой повод, ветераны встретились, чтобы пообщаться друг с другом. Разговор был длинным и на разные темы, мы выбрали только те эпизоды, когда они рассказывали про свой боевой путь.

— Конечно, время было тяжёлое, но мы ещё детьми были, жили беспечно, учились в школе, бегали на речку. У меня отец в гражданскую стал инвалидом, и у многих моих сверстников тоже. Так что мы знали, что война — это смерть, но не думали об этом, счастье было. И вот война пришла.

Меня призвали в августе 1942 года. Враг стоял у Москвы, а меня направили в город Горький. Фашистов очень интересовал Горьковский автозавод*, его бомбили постоянно. И вот мы проходили военную подготовку, а в то же время постоянно разбирали завалы после бомбёжек, выносили раненых, приходилось и смерть видеть. Так что, когда бросили под Сталинград, мы уже обстрелянные, считай, были.

Потом было освобождение Украины, а в 1944 году меня отозвали с фронта на уборку урожая, так как я учился в школе механизации. Представляете? С фронта — хоть на чуть-чуть к земле родной, был комбайнёром в Ульяновской области. Так вся жизнь потом с хлебом связана. Берёшь его в руку, пересыпаешь на ладони — и запах особенный, и радость.

А на Запад я так и не попал: должен был ехать в другую сторону. Отправили меня в Мытищи, где формировались части на Дальний Восток, но в команду не включили, а назначили замом по технической части батальона самоходок СУ-76, который занимался комплектованием. Каждую неделю мы отправляли новый эшелон. 

Когда война закончилась — весь мир был рад.

 

— Нас забрали в 1943-м, два эшелона ушли из Саратова. На фронте был связистом и в мирной жизни тоже: сперва узел в Бородаевке, затем участок связи на нефтепроводе, на пенсию ушёл в 70 лет.

А тогда, во время войны, попал на Дальний Восток, 14 августа был ранен. После выздоровления меня старшина из особого отдела забрал в Северную Корею, я там два года прослужил. В декабре 1947-го привезли нас в Хабаровск. Думал, всё, раз попал в Союз, значит, скоро домой. А вместо этого, через какое-то время, уже в 1948 году, нас оттуда эшелоном отправили в Астрахань, надолго. В общей сложности я 10 лет отслужил.

 

— В самом начале войны я понёс большую потерю: 25 октября 1941 года умерла мама, и никого у меня не осталось. Училище медицинское в Вольске, где я учился, закрыли, меня отправили  на швейную фабрику, которая готовила солдатское обмундирование. Посадили за машинку, дали задание, что шить. 

А машинка ну никак мне не подчинялась — рвёт и всё! Еле я приноровился, наладил её всё-таки. И тут вдруг девчонки прибегают: Коля, наш курс оставляют, потому что нужны фронту медики, есть приказ такой! 

Я обрадовался, но уйти с фабрики оказалось не так-то просто. Говорят, время военное, что это вы туда-сюда. А к тому времени я уже и хлебную карточку получил, 600 г, это было что-то.

Но, в общем, отпустили меня, дали доучиться и после на три месяца направили в Вольскую горбольницу. Тут мне исполнилось 18 лет и меня почти сразу, 19 ноября 1942 года, забрали в армию. 

Нас было четыре фельдшера. Нас провожали, но не как первых, без музыки. И всё-таки каждого благословила мать, а меня никто не провожал. Тут одна женщина говорит, а что же его никто, мать-то где? Да нет у него матери и отца. И они все меня благословили. И это, может быть, нас и спасло: мы — четверо фельдшеров — вернулись с фронта живыми. 

А вначале попали в Гороховецкий лагерь в Горьковской области. Там много войск было, проходили учебку, боевое слаживание, готовились бить фашистов. И вот в начале января 1943 года наш эшелон прибыл на станцию Осташково, Северо-Западный фронт. 

Что увидели, словами передать трудно. Сосны и болота, и больше ничего. Деревни, которые были, все сожжены. Только таблички: деревня такая-то, столько-то было дворов. И только остовы от печных труб торчат. 

Там мы были до февраля, вели 

артподготовку. Но настолько немец был укреплён, что нисколько мы не продвинулись, а потери имели. И тогда нас переправляют на юг, под Старый Оскол, это уже Курская дуга. 

Немцы 5 июля начали наступление, там мы впервые увидели танки «Тигр» и «Пантера». Спасибо, рожь была высокая! Мы ползком по ржи отступили до Мелового, там ещё Дмитриевка, и недалеко Прохоровка, там было всё подготовлено, пушки, окопы. И вот оттуда-то мы и пошли в контрнаступление. 

Я служил в артиллерии, 152-мм пушка-гаубица. Освободили Украину, Чехословакию, пришли в Германию, а Прага ещё не сдаётся, там идут бои. А нам до неё всего 80 км. Мы развернулись и обратно, но не успели, война закончилась.

После этого мы в Польше стояли некоторое время, а потом нас перебросили на Кавказ, и там началась демобилизация. А мне говорят, медиков не хватает, вы остаётесь, ещё годик послужите. Только в 1947 году меня демобилизовали, я приехал сюда и обосновался. С тех пор это моя Родина.

 

— Я родился в Казахстане, и когда началась война, ещё учился. Брат был призван в армию за год до войны, отец ушёл на фронт в 1942-м, а мне мало лет было, пришлось идти на завод учеником формовщика-литейщика.

В 1943 году я бежал на фронт. Товарняком добрался до Алма-Аты, но там меня схватили и назад вернули. А за то, что в пятницу бежал, суббота-воскресенье были рабочие дни, по 12 часов работали, меня судили. Приговорили к принудительным работам на 6 месяцев. Спасло, что молод слишком, снизошли, срок скостили. 

Прошло времени немного, и в 1944 году меня уже призвали всё-таки в армию. Сперва попал под Уфу, в учебку, потом нас направили под Кёнигсберг, на запад. Зачислили в состав 850-го стрелкового полка 277-й стрелковой дивизии 5-й армии 3-го Белорусского фронта. По прибытию в часть нам сказали: вы, ребята, попали в артиллерию. А мы смотрим, нигде пушек не видим, ни в кустах, ни за деревьями. Оказалось, смерть врагу, хана расчёту — 

45-пятка**. Эта пушечка двигается вместе с пехотой, ты за ней её катишь. 

Но в это время войска стали двигаться, на Берлин пошёл 1-й Белорусский, а всю нашу армию направили на Восток. Так я и прошагал с этим полком до конца войны. Сперва на Харбин наступали, станцию какую-то там заняли, потом пошли левее и остановились у большой плотины. 

Это была современная по тем временам ГЭС, которую построили японцы. Тогда говорили, что она такой же мощности, что и на Днепре, только меньше размерами и эффективнее. Приехали инженеры с Днепрогэса, что-то там смотрели, демонтировали. А мы охраняли дамбу со всех сторон и пробыли там до июня 1946 года. 

Казалось бы, мой поход закончился. Но тут какие-то напряжения с империалистами, солдат 1925 года рождения стали отпускать домой, а сержантов оставили, с 1926 годом тоже самое. В общем, демобилизовали меня только в 1951 году, когда я прослужил уже 7 лет. 

 

— В день, когда стало известно о начале войны, мы с матерью возвращались из Вольска. Водой на баркасе дошли до хутора Тупилкино, откуда к нам, в Плеханы ещё километров пять пешком. Там нам и сообщили.

Брат старший в том году только пришёл из армии. Его направили в Пугачёв — бригадиром тракторной бригады, а как война началась, сразу же за-

брали на фронт. Так он и ушёл, не заезжая домой, мы его больше и не видели. Известно только, что в 1942 году он под Киевом где-то слёг. До сих пор мы не знаем, где это место. Сын мой служил в Украине и сейчас на пенсии, живёт во Львове, мы ездили с ним, искали, где брат похоронен, не нашли.

Меня призвали в армию в октябре 1944-го. Отец и мать проводили, отвезли в Балаково, оттуда я через Саратов попал в Татищево, где проходили курс молодого бойца. Много там с наших сёл было.

Нас помыли в бане, одели в новое обмундирование, мы приняли присягу — всё в один день. А ночью по тревоге подняли и в эшелон, в грузовые вагоны, повезли. Кто говорил, в сторону Тамбова. А потом как-то простояли часов 12, и развернули нас на Дальний Восток. 

Туда приехали в посёлок, название которого уж забыл. Помню, там царские конюшни были, в них нас и поселили. Дали матрасы пустые, а солома была, мы её собрали, матрасы ею набили и на землю постелили. Потом меня определили в тяжёлую гаубичную артиллерийскую бригаду, где и служил.

 

— Когда началась война, я учился в 9 классе. Писал рапорт в военкомате, просился на фронт, но, понятное дело, не брали. А я хотел в авиацию. 

В конце 1944 года меня, наконец, стали призывать, но пока нашёлся транспорт, на чём выехать из села, только в январе 1945 года я очутился в армии. На лётное не попал, но на стрелка-радиста в Энгельсе выучился.

Война с фашистами к тому времени заканчивалась, и нас бросили на Дальний Восток сразу. Привезли на разъезд куда-то за Биробиджаном, потом в Китай. 

Питание у лётного состава было хорошее. Выполняли разведывательные полёты, учили летать китайцев. Нашей машиной был Ил-10, оставили мы им эти самолёты. За всё время службы, а это 8 лет, были три вынужденные посадки.